Николай Максимов решил опровергнуть утверждение, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Создав металлургический холдинг «Макси-групп», в 2007 году он уступил контроль в нем Новолипецкому меткомбинату. Та сделка получила скандальное продолжение, Максимов до сих пор пытается отсудить у НЛМК обещанные ему за компанию деньги. Несмотря на неоднозначный опыт с «Макси-групп», Николай Максимов вновь хочет строить металлургические заводы, первые два проекта планируется реализовать в Татарстане и Владимирской области. О продаже «Макси-групп», конфликте с НЛМК и своем возвращении в металлургию НИКОЛАЙ МАКСИМОВ рассказывает редактору отдела «Индустрия» РБК daily АНДРЕЮ ЛЕМЕШКО.
— В 2007 году вы продали «Макси-групп» НЛМК, но ведь велись переговоры и с другими претендентами?— Поиск партнера начался в августе. Речь шла только о продаже площадки в Березовском, которая включала в себя метизное производство. На момент переговоров там велось строительство прокатного цеха, и можно сказать, что проект выходил на финишную прямую. Березовский завод не был определяющим в структуре активов ОАО «Макси-групп», уже в тот период времени мы нацеливались на создание трубного производства в Ревде, это было экономически более обоснованно, поскольку добавленная стоимость существенно выше. Был совершенно реальный интерес со стороны крупного металлургического комбината. Мы вели переговоры примерно месяца два, но не смогли договориться по цене: мы хотели 400 млн долл. за площадку и мощности в Березовском, они предлагали 200 млн долл.
Потом начались переговоры с «Металлинвестом» Алишера Усманова, речь уже шла о привлечении стратега во всю компанию. Мы обсуждали возможную сделку примерно месяц и даже заключили меморандум о намерениях. В это же время (ноябрь 2007 года) велись переговоры с «Северсталью», мы были уже близки к договоренностям, но структура сделки была достаточно сложная, и окончательная оценка бизнеса «Макси-групп» должна была быть произведена не на текущий момент, а по итогам 2008 года.
В этот момент меня познакомили с Владимиром Лисиным, который сделал более интересное и простое предложение: компанию оценили в 3 млрд долл. (минус ориентировочно 2 млрд долл. долг), плюс фиксировались обязательства по инвестициям в конкретные проекты «Макси-групп». Осуществление инвестиций в проекты «Макси-групп» и сохранение моего участия в капитале компании были непременными условиями в переговорах со всеми инвесторами. В ходе переговоров Лисин предлагал и второй, очень выгодный вариант — продажу всей компании с немедленным расчетом и возможностью впоследствии выкупить долю в ней. Я помню этот момент, когда представили два варианта и предложили: выбирай. Тогда я посчитал, что велик риск того, что вернуться назад в капитал «Макси-групп» не получится, и я выбрал вариант продажи 50% + одна акция.
— Считается, что к продаже доли в «Макси-групп» вас подтолкнули проблемы с рефинансированием долга?— В общей сложности к концу 2007 года мы запустили в Ревде сталеплавильные мощности на 2,2 млн т, готовили строительство еще 4 млн т — 1,5 млн т в Березовском (там уже работало метизное производство и достраивалось прокатное), 2,5 млн т в Нижних Серьгах (к тому времени уже был запущен прокатный стан на 1,0 млн т). Параллельно вели проектирование завода в Калужской области, готовили площадку в Воронеже и Тольятти, в Ревде был контракт на поставку оборудования для трубного стана. Произведенные инвестиции оценивались в 2 млрд долл.
Большая часть финансировалась кредитными ресурсами. В российских банках деньги были «короткие», весь период строительства жили в режиме «перекредитования». Банки имели лимиты на проект и в рамках этих лимитов возобновляли финансировали. Было около 50 кредиторов.
Но именно после окончательного пуска завода банки почему-то стали отказывать в пролонгации кредитов.
Хотя мы понимали, что, запустив завод, мы прошли наиболее опасный период и сможем рефинансировать портфель на более длительный срок.
В 2006—2007 годах мы вели переговоры с Merrill Lynch, ABN Amro, Газпромбанком о том, чтобы реструктуризовать задолженность и привлечь финансового инвестора. После предварительной работы мы практически вышли на подписание договора, но в итоге решили остановиться из-за жестких условий договора и ковенант, которые ограничивали привлечение новых денег на развитие. Я понимал, что, заключив договор, придется заморозить на годы новые проекты. Это шло вразрез с нашей стратегией развития, поэтому вариант со стратегическим инвестором, заинтересованным в развитии компании, показался интереснее.
— С Merrill Lynch обсуждали проведение IPO?— В тот период рассматривались прежде всего другие варианты, связанные, в частности, с замещением текущей задолженности длинными займами.
— Был кто-нибудь из кредиторов, может быть из чиновников, кто очень настойчиво посоветовал вам начать переговоры с тем или иным инвестором?— Никто, это была моя инициатива, интерес к активу был очень высок.
— Не будем вдаваться в детали сделки с Лисиным, они известны. Когда впервые возникли проблемы во взаимоотношениях с партнером? Что стало первым тревожным звонком?
— В соответствии с условиями соглашения финансовая проверка расчета чистой задолженности должна была пройти в 90 дней после заключения сделки. Время проходило, а проверка так и не была проведена. Прошло еще какое-то время, результат прежний. Для меня это стало тревожным звонком.
— Но заем на 7,3 млрд руб., выданный «Макси-групп», вы потребовали вернуть еще раньше.— В соглашении было прописано, что займы предоставляют оба партнера одновременно и расходуются они исключительно на финансирование инвестиционной программы. Со стороны НЛМК этого сделано не было. Я же действовал в четком соответствии с соглашением — предоставил заем в соответствующие сроки. Позже вынужден был его истребовать назад, поскольку средства начали расходоваться не по назначению. Они шли не в развитие проектов, как было закреплено в соглашении сторон, а в погашение кредиторской задолженности перед банками, причем списания проводились в безакцептном порядке. А это никак не входило в условия договора.
— Что можно считать началом конфликта с НЛМК?— Подачу иска в МКАС (Международный коммерческий арбитражный суд при ТПП. — РБК daily) в декабре 2009 года. А те иски, которые подавались к «Макси-групп», в том числе и по поводу возвращения 1,4 млрд руб. из суммы займа, это споры с «Макси-групп».
— Сейчас споры с НЛМК ведутся по поводу того, как считать чистую задолженность «Макси-групп», от этого зависит оценка стоимости компании и вашей доли. Появляется ощущение, что причиной возникших проблем стала та спешка, с которой готовилась сделка с НЛМК.— Действительно, сейчас в МКАСе ведутся споры по поводу справедливой оценки размера задолженности компании «Макси-групп». Мы принципиально не согласны с НЛМК, утверждающим, что задолженностью компании является не только «кредиторская задолженность», но и такой актив, как «дебиторская задолженность». Игра слов, которая меняет стоимость бизнеса на 30 млрд руб., и в результате, по их версии, не они мне должны доплатить, а я должен им вернуть практически все, что получил.
В отношении спешки могу сказать, что мы вели переговоры очень короткое время, и, возможно, вы правы, что мы поспешили. Вряд ли можно сравнить Лисина и его многочисленную команду консультантов и сотрудников с предпринимателем с Урала. Нам элементарно не хватило опыта оценить все риски и закрыть их, плюс мы были уверены в репутации и порядочности наших партнеров. В итоге это стало хорошим уроком, показавшим, как надо вести бизнес в России.
— Вы или Лисин пытались решить этот конфликт в мирном порядке?— Последний раз я виделся с Лисиным в конце января 2009 года, это было самое дно кризиса. Встреча была проведена по его инициативе, претензий я тогда еще не предъявлял, уголовных дел против меня возбуждено не было. Мне было сказано: «Ты же видишь, что происходит, я явно переплатил [за «Макси-групп»]. Ты мне отдай просто так все оставшиеся акции, и мы разойдемся». Я тогда сказал, что поступайте, как считаете нужным, но у нас есть соглашение, я буду действовать в соответствии с ним. Я считаю, что это было именно той отправной точкой в понимании ситуации. Потом последовали аукционы, в рамках которых из «Макси-групп» вывели активы, потом появились уголовные дела. Все стало абсолютно очевидно.
— Но иск в МКАС вы подали почти через год после встречи с Лисиным.— Даже после той встречи я продолжал надеяться, что мы партнеры и владельцы одной компании, при этом я понимал, что и НЛМК оказался в сложной ситуации из-за кризиса. Я пытался соблюсти не только юридические, но и моральные принципы, иски я подал уже тогда, когда рынок начал восстанавливаться. Я не хотел требовать, понимая, что время было трудное, хотя иски мог подать и раньше. Казалось, что это были обычные трения между компаньонами: поговорим и договоримся. «Макси-групп» — это мое детище, и я рассчитывал, что НЛМК как партнер поддержит бизнес. Но если за 2007 год «Макси-групп» получила чистую прибыль (после обслуживания всего долга), то по итогам 2009 года компания оказалась на 22-м месте в рейтинге самых убыточных предприятий России.
— За время вашего конфликта с НЛМК никто не предлагал вам выкупить вашу долю в «Макси-групп» или помочь в решении конфликта?— Выкупить долю не предлагали, а помощь — были неясные предложения: «Не хочешь ли ты, мы поможем решить эту проблему».
— Кто предлагал помощь?— Банкиры.
— Цена вопроса?— Не формулировалась. Я не обсуждал это предложение, потому как, я сказал, предложение было очень неясным.
— Вы писали письмо президенту с просьбой вмешаться в конфликт с НЛМК, была реакция?— Нет, ответ не получили, но больших надежд не возлагали на это письмо.
— А зачем писали?— Всеми движет вера, что что-то изменится к лучшему.
— То, что заведено уголовное дело, на вас давит?— По крайней мере, пытаются давить. Дело уже целый год идет. Но мы уверены, что его прекратят, ведь даже следователи неофициально признаются, что никакого ущерба там нет.
— На допросы вас часто вызывают?— Раза три-четыре вызывали. Последний раз встретились со следователем напротив банка ВТБ — 13 или 16 июля — в день ареста счетов. Он передумал проводить допрос, пошел напрямую арестовывать счета.
— Следствие продлили до середины января. Когда, по вашим ожиданиям, оно может завершиться?— Следствие — это рычаг давления. Прогнозировать здесь что-то сложно, потому что дело с законом не связано ни предметно, ни процессуально. Там же абсурд — нас обвиняют в хищении средств, но мы представили платежку — 7,3 млрд руб., которые я перечислил «Макси-групп» по договору займа, и платежку на 5,9 млрд руб., которые мне перечислили в счет возвращения займа. Вдруг ни с того ни с сего летом этого года появляется ходатайство от начальника службы безопасности «Макси-групп» по доверенности директора о том, что я вывел из компании 5,9 млрд руб. Следователь не может в этом разобраться, идет в суд, который в пятницу вечером за полчаса рассматривает 350 страниц дела и выносит два постановления об аресте счетов. При этом в одном постановлении указывается, что оно не вступило в силу, но у следователя оказалось и другое постановление, где нет этой оговорки. Далее он идет в банк и накладывает арест. На следующий день судья уходит в отпуск на месяц, мы пытаемся добиться отмены ареста, но только через два с половиной месяца суд объявляет решение, что не будет рассматривать дело по существу, поскольку продолжается следствие. Для чего же тогда суд, если не рассматривать дела? Поэтому сейчас по этому делу подал уже второй иск в Страсбургский суд.
— По другим счетам пытались арестовать ваши активы?— Они арестовали как раз столько, сколько указано в постановлении суда. Но даже без этих денег у меня сейчас достаточно средств, чтобы реализовать те проекты, которые я сейчас веду. Я уже инвестировал в новые проекты в Коврове и Лениногорске 70 млн долл. Сейчас мы начинаем финансировать контракт на поставку прокатного стана. Кроме того, очень плотно занимаюсь новым проектом, основанным на новой технологии, которую запустил г-н Арведи в Италии. Он построил завод, где длина прокатного стана всего 190 метров, тогда как у нас такие линии как минимум 500 метров. Он может выдавать лист толщиной от 1 до 12 мм. Лист прокатывается со скоростью пули. Там сумасшедшая производительность — до 3 млн т с одной линии. У него себестоимость передела от жидкой стали до листа на 150 евро ниже, чем на обычном предприятии. Построив такой завод, можно быть уверенным, что вне зависимости от конъюнктуры рынка он займет свое место. В «Макси-групп» мы проектировали такой завод в Тольятти.
— Зачем вкладываться в строительство металлургического завода, тратить ресурсы, если можно более выгодно вложиться в акции Сбербанка?— Мною не движет выгода и нажива. Невозможно жить, только потребляя. Когда я только начинал, у меня было желание купить машину, построить дом, дать образование детям. Сейчас все это есть. Акции — это прежде всего один из источников средств для реализации проектов в области металлургии, которые для меня были и остаются основным приоритетом.
— У вас около 1,6% акций Сбербанка, вы крупнейший частный акционер банка. Есть какая-то стратегия в отношении Сбербанка?— Нет, я просто вкладывал деньги. Участвовать в управлении я не собираюсь, доверенность на голосование бумагами отдал менеджменту банка.
— Собираетесь эти акции продавать?— Если будут нужны деньги в проекты, продам или заложу.
— А как инвестировали, была какая-то стратегия?— Я сам заключал договоры.
— Структура портфеля менялась?— Да, я покупал-продавал. Я вкладывал не только в Сбербанк, но и ВТБ, «Норникель», «Газпром».
— Акции НЛМК покупали?— Нет, была такая идея, но я отказался.
— В других компаниях есть крупные пакеты?— Сейчас нет, я от всего избавился, для простоты оставил только Сбербанк.
— Раньше вы вкладывались в ценные бумаги?— Никогда.
— Вы заявляли, что в проекты по строительству металлургических заводов собираетесь привлекать внешнее финансирование.— Здесь необходимо оценивать степень риска. Если завтра я вложу 500 млн долл. и будет решение суда об остановке строительства (неважно по какой причине), можно будет судиться два-три года, чтобы разморозить эти средства...
И в данном случае я не ставлю цель построить компанию и заниматься операционной деятельностью. Я и моя команда хотим делать то, что умеем, — создавать производства с нуля. Операционной деятельностью лучше могут заниматься другие. Я хочу построить перспективное производство и продать. Но для этого нужен стратегический и финансовый партнер. Сейчас у нас готова проектная документация по ковровскому заводу, по лениногорскому будет готова к весне. Весной мы начинаем строительство. В следующем году мы построим фундамент, и еще где-то полтора года пройдет до пуска производства. За это время я найду и стратега, и финансового партнера.
— Вы уже ведете переговоры с банками? Уверены, что сможете найти деньги.— Переговоры пока не ведем. Мы готовим проект, после этого пойдем в банк. Идеальный пример, если оценивать стоимость сталеплавильного комплекса в 600 млн долл.: мои 200 млн долл., 100 млн долл. стратега. За второй половиной мы идем в банк, он может либо дать кредит, либо войти в долю. Будем рассматривать разные варианты. Я уверен, что инвестор будет. Мы с большим количеством банков работали, они на нас неплохо заработали и знают, что я выполняю обязательства.
— Не думали о покупке уже готовых активов, те же МАИР и «Эстар» оказались в кризис в тяжелом положении.— Покупать мы не хотим. Я не хочу заниматься старьем.
— Кроме России не рассматривали возможность бизнеса в других странах?— Нет, бизнес где-либо за пределами России неинтересен, деньги ради денег неинтересны. За 17 лет, не имея никакого административного ресурса, я с нуля создал компанию стоимостью 3 млрд долл. Я русский человек, я умею работать и хочу работать в России, несмотря на то что риски здесь на порядок выше, чем где бы то ни было. И за возможность вести бизнес в России я готов бороться, и уверен, что буду строить и реализовывать успешные проекты именно в этой стране.
— Ваши новые проекты и проекты «Макси-групп» не пересекаются географически?— Нет, новые проекты — это Ковров, Владимирская область, и Лениногорск, Татарстан. Это очень перспективные регионы с точки зрения транспортной, энергетической инфраструктуры и близости потребителей. Новые проекты реализуются компанией «Макси-инвест», и все согласования новые проекты получали под себя. Есть еще один момент: та стратегия опиралась на ломозаготовительные предприятия, была к ним привязана.
— А сейчас под новые предприятия не собираетесь выстраивать ломозаготовительную сеть?— В этих регионах лома достаточно. Пока необходимости создания собственной ломозаготовительной сети не вижу. В любом случае этот вопрос будем решать со стратегическим инвестором, который впоследствии, вероятно, станет собственником. У большинства металлургов уже есть свои сети.
— Чем руководствовались при выборе площадок под новые заводы?— Близость к сырью и сбыту, энергодостаточность, доступность железнодорожного транспорта, газ. В каких-то регионах просто нет технических условий, например, в Ульяновской области сложно что-то построить, там нет условий, и потребуются гигантские затраты на их создание. По центральному региону мы еще до кризиса все изучили.
К примеру, почему выбрали Татарстан — на сегодняшний день в этом регионе нет ни одного металлургического производства, но есть сбыт, есть ломообразование — около 1 млн т в год. Местные власти очень заинтересованы: «Нам здесь нужен завод, мы вам готовы помогать, а ваш конфликт нам неинтересен».
— У вас большая собственная команда. С кем будете реализовывать новые проекты?— Сейчас около ста человек, инженеры, технологи, строители — практически на 90% это прежняя команда. Это те люди, которые готовят площадки, проектируют мощности. Думаю, это лучшие специалисты в России на сегодняшний день.
